Эх, утро-то, какое! Хорошо. Птички поют. Пахнет вкусно… из хлева. Что же Еремей-то не идёт? Вроде договорились вчера.
…Нет, ну я, конечно, так сразу не сказал. Пропустили по одной. Потом посидели мы малость. Мне в голову мыслишка одна и влетела. Так и говорю: «завтра Порфирия моего бить будем». А Еремей мне: «какого такого Порфирия?» Это он, значит, дурачком прикинулся. «Как какого? Того, что в хлеву стоит».
…У-у-у, зараза. Хрюкает-то как, бодренько. Ерёма как сообразил, о чём толкую, так и в дверь сразу. Чуть успел его за портки поймать. «Не дрожи, говорю, не вышло в прошлом году – в этом обязательно получится. Когда-то он должен ослабнуть». Энерджайзер, туда его… Вон все деревенские свиноматки в нирване ходят.
Ага. А как я его в хлеву удержу-то? Гляди. Идёт. Соседский бык и то в сторонку отодвинулся. И в кого он такой уродился? Нет, ну что я, изверг какой. Конечно, выпускал мамку его погулять в поле. В тот год в колхозе картошка уродила-а-ась.
Да-а-а. А лес-то у нас с полем рядом. Близё-ё-ёхонько так. Ну и кабаны ходят. Дикие. Ага. А какие ж ещё кабаны в лесе бывают. Хряки чтоб их… Может, и забывал когда в хлев загнать. Мамку-то Порфирия. Всё упомнишь разве… Нет, ну утром вспоминал, конечно. А может, и специально. Думал: «вот приплод будет. Штук тридцать». Там их, этих осеменителей, мно-о-ого бегало. Ага. Захотел, тридцать. Хорошо, что только один. Представляю, что с деревней сделал бы табун таких Порфириев.
У-у-у морда. И хрюкает не по-нашему как-то. Ну что, сбегал уже к соседской Дашке? Довольный. Вся деревня на меня косится. Недобро так. А как ты его удержишь?
Я же свой огород по весне не копаю. Так, желудей воткну кое-где. А он и рад стараться. Только картошку тоже не сажу. Не-е-а. Не растёт. Не знаю, почему. Да и никто в деревне не садит. А зачем? Всё равно на завтра кто-то выкапывает.
Вот… Так я и говорю Ерёме-то: «Ты не бойся. Я его в лоб кувалдой тюкну, он и удивиться не успеет. Ты только его за ногу заднюю подержи». Так и договорились.
Что ж не идёт-то. Протрезвел опять, что ли.
Нет, ну с этим Порфирием одни убытки. В позапрошлом году деревья побелить надо было. Ты видел мой сад. Там одних кистей штук сто уйдёт. А дед Савелий мне и говорит: «Слышал я, что из кабаньего ворса очень хорошие кисти получаются. Вечные, можно сказать». Савелий дед умный. Ещё при царе у нас в деревне жил. Глаз так аккуратно на Порфирия скосил и добавляет: «У кабанов, когда они в тепле спят, сон как у младенца. Ничем не разбудишь. Хоть с пушки стреляй. Настрижёшь шерсти. Ещё продавать будешь». Ага. Так, я и приготовился. У Порфирия хлев, можно сказать, с удобствами. Даже печка есть. Натопил, конечно. Чтоб сон покрепче. Дождался, значит, когда стемнело. Слышу, захрапел. Захожу в хлев. И где здесь ворс искать-то? Свечку брать не стал. Не-е-а. Так, думаю, на ощупь. Нет, это я потом только понял, что место причинное было. Когда из трубы печной вылезал. И чтоб я без печки делал? Дверь-то на засов закрыл. Дурень. Думал, если что, чтоб Порфирий не утёк. А он гад, как почувствовал холодное там… Мне сразу стало так жарко. И зачем я так сильно печку топил?
Да-а-а. До сих пор в деревне мимо этого свинорылого никто острых предметов не носит. Не-а. Не любит он этого. Вот я и одолжил кувалду у Дормидонта кузнеца нашего. Хорошая такая кувалда. Пуда на полтора. Он ею орехи колет. Что значит «какие»? Кокосовые. Сейчас этих кокосов в деревне больше, чем помидоров. Вон как коммерсанты стараются.
Во-о-от. Это в прошлом году промашка вышла. Что-то не рассчитали мы с весом. Это всё дед Савелий опять. Говорит: «чтобы у кабана лоб пробить, сила удара должна в пять раз превышать его вес». И всё измерять ньютонами надо. Это физик такой говорит импортный. А где нам этого иностранца искать? Тогда и напутали что-то с весом. А может, и не путали ничего.
…И что он такое съел, Еремей-то. Только самогонку и пили. Ан нет. Приспичило ему по-большому, видите ли. Как Порфирия увидел, так и закричал: «Не могу терпеть больше!» И за сарай вприпрыжку. Мне одному, значит, в гляделки с кабаном играть.
Стою против него с кувалдой. А Порфирий-то не дурак. Вижу, смекнул. Но всё равно стоит. Выжидает. Клыками посверкивает. Надраил, гад. Думаю, надо действовать, и, так бочком, бочком к нему приближаюсь. Тут кабан как рванёт. И тоже за сарай целится. Что же это они на живот слабые-то такие? Ну, туда, думаю, пускать точно нельзя. Там же Еремей. А что делать? Кричать: «занято», что ли. Исхитрился я, да и пустил в ход дормидонтово средство. Лёгкое оказалось. Нет, не то чтобы совсем, конечно. Ньютонов хорошо так насыпал. Как дал, так в соседней деревне услышали. Да кабана, кого ж ещё? Ага. Услышали, а причину-то только потом увели. Да не мою – Ерёмкину.
Да-а-а. Еремей то с тех пор, как по-большому идёт, портки полностью снимает. А зачем они ему, если так разобраться. Это он тогда не разумный был. Как крик услышал, так и встал. Ага. Штаны-то внизу остались. Уж лучше бы он просто падал, как есть. А так этот болид щетинистый, ему между ног и ввинтился. Портки, понятное дело, заклинило. Не снять их на бегу то. Вот и поскакал Ерёма. Далеко-о-о так поскакал. Всем причину показал, почему Порфирий в обиде на него. Девки, вон, до сих пор при встрече ручками машут. Казанова выискался.
Ага. Вот и он. «Что синий-то такой? Да не дрожи. Семи смертям, как говориться… Ну, сам знаешь. Пошли, что ли, пропустим по одной, для храбрости».